Валерий Брюсов / In hас lackimarum valle (В этой долине слез)
Весь долгий путь свершив, по высям и низинам, Твои зубцы я вижу, наконец, О, горный кряж весёлости и смеха! В рассветный час ты вырос исполином, Как до небес воздвигнутый дворец, И гулко на привет твоё мне вторит эхо. За мной падений стыд и боль палящих ран, Теснины скал и быстрины потоков, За мной покинутый в равнине бранный стан, За мной пустыня — мир безумцев и пророков… Кругом меня — немые тополя, Как женщины, завёрнутые строго. Свивается причудливо дорога, Вся белая, мглу надвое деля. И лилии, закрыв в сыром тумане Кадильницы ночных благоуханий, Сгибают выгибы упругого стебля. Чу! ближний ключ запел неравномерно… Долина слёз! чьё имя как печаль! Как всё в тебе неясно и неверно. Но для меня уже белеет даль,
Я вышел из страны позора и успеха, Снимаю я с своей главы венцы. Уже блестят в огне, уже блестят зубцы, Твои — о, кряж торжественного смеха!
Я взойду при первом дне Хохотать к зубцам, на выси, И на смех завторят мне Неумолчным смехом рыси.
Стану рыскать наугад Вверх и вниз я, лугом, лесом: Встречный друг и вечный брат С нимфой, с зверем, с богом, с бесом.
Повлекут меня с собой К играм рыжие силены; Мы натешимся с козой, Где лужайку сжали стены.
Всем настанет череда Выпить острый сок услады. Лица скроют от стыда В чащах белые дриады.
Зазовут меня в свой грот Скальных недр владыки — гномы. Буду пить я дикий мёд, Гость желанный и знакомый.
Я спою им про Грааль, То-то будет им веселье! Подарит мне Рюбецаль На прощанье ожерелье.
Канет в сумрак летний зной, Лунный глаз проглянет слева, — Обручальный перстень свой Мне подаст лесная дева.
Я его, склонясь, приму, Уроню свой плащ багровый… Ночь длинней протянет тьму, Отлетят ночные совы.
Я к вам вернусь, о люди, — вернусь преображён, Вся жизнь былая будет как некий душный сон.
Я к вам вернусь воскресшим, проснувшимся от сна… Волна волну стирает, и всё ж она волна. И я иной, чем прежде, но всё же это я, И песнь моя другая, но это песнь моя. Никто её не может сложить, как я могу, А тайну прошлых песен я в сердце берегу. И все мои напевы ещё подвластны мне: И те, что пел я в детстве, и те, что пел во сне. Дано мне петь, что любо, что нравится мечтам, А вам — молчать и слушать, вникать в напевы вам! И что бы не задумал я спеть, — запрета нет, И будет всё достойно, затем что я поэт! Я в жизнь пришёл поэтом, я избран был судьбой, И даже против воли останусь сам собой. Я понял неизбежность случайных дум своих, И сам я чту покорно свой непокорный стих. В моём самохваленьи служенье Богу есть, — Не знаю сам какая, и всё ж я миру весть!
