Семён Кирсанов / Поэма «Золушка», глава 3

   Чечевица скатилась – зернышко,
   капля с крана упала в сон.
   Ничего не видала Золушка,
   а заснет и увидит все!
Вся забава у ней – руки в сон потянуть,
утомиться, уснуть и во сне утонуть.
   Ноги сонные вытянуть
   на простынке из ситца…
   Что вчера не довидено –
   то сегодня приснится.
   Смотрят синие ведра,
   веник с вьюшкой беседует.
   Сны у Зойки с досмотром,
   с «продолжением следует».
Кружка шепчется с хлебного коркой,
печь заглядывает под ресницы.
Все, что Зойке рассказано скворкой,
   то и снится,
   то и чудится,
   то и кажется:
То Жар-птица, то карлик в дремлющей сказке,
то махнет самобранкой Шахразада-рассказчица.
Сны туманные, сны разноцветной раскраски!
Чудится
   Золушке:
      в красном
          камзолишке
принц! Шелестит шлейф, газ!
  Лайковой
       лапою,
         перистой
             шляпою –
пусть закружит вальс вас!
   Перьями
       павами,
         первыми парами…
Из-под бровей жар глаз!
  Зала-то!
     Зала-то!
        Золотом
            за́лита.
Только с тобой весь вальс!
  Кажется,
      светится
         снится,
            мерещится…
В снег серпантином занесена
   не просыпается;
   и осыпаются,
   сыплются,
   сыплются,
   блестки сна.
Возвращается с бала мачеха,
шубу меха морского сбрасывает,
лесным запахом руку смачивая.
– Кто понравился? – дочек спрашивает. –
Кто гляделся на вас?
Кто просился на вальс?
Как волны, взбегают по дочкам воланы.
– Нам нравится принц, загадали мечту.
– Ой, в ухе звенит! Исполненье желаний –
у принца мильон на текущем счету!
Сестры кружатся, а у отчима
вся манишка вином подмочена.
Много съедено ед,
расстегнулся жилет:
– Мне икается! – засутулился. –
Поскорее, жена,
мне пилюля нужна –
золочёная – доктора Юлиуса!
Пообвисли усы:
– Поскорее неси!
(Подбегает к аптечному улею.)
Нездоровится мне,
а пилюли-то нет!
Замарашку пошли за пилюлею!
Спится Золушке крепко
(а принц на пути
держит туфлю железными пальцами),
видит сон и боится, что будут будить,
так боится – не просыпается.
Спит,
упали на лоб золотинки,
улеглись ресницы в ряд,
прикорнули волосик к волосику,
на затылке спят.
Капля стукнуть боится,
а около мусора
сон тараканы обходят, ползя.
Струйка песчаная волоса русого
тихо,
часами течет на глаза.
Дверь гремит на петле,
половица скрипит,
злая мачеха туфлею хлопнула:
– Зойка, в город беги
да пилюлю купи! –
Ткнула грошик в ладошку теплую.
Поднялась, не поймет,
на щеке сонный шрам,
сном ресницы в наметку зашиты,
и в мурашках рука – не удержит гроша.
Смотрит, ищет у ведер защиты:
– Я не знаю, куда…
Не была никогда…
– Ну, иди!
(Подтолкнула и вытолкала.)
Опустилась и щелкнула щеколда,
синим снегом осыпалась притолока.
Стало щеки снежинками щекотать,
бить в ресницы осколочками стекла.
Стала вьюга над Золушкой хохотать.
Ледяным стеарином стена затекла.

1934